Гарины следовали первейшему завету нелегалов — быть как все, не выделяться! А коли так, то изволь соблюсти здешние правила. Например, чтобы стрелка спидометра дрожала у отметки «100». На автобане и вовсе выдерживай сто тридцать кэмэ в час! Тут так: стал на шоссе? Гони! И Рита гнала, упиваясь скоростью. Машина отбирала всё ее внимание без остатка, освобождая голову от страхов и тревог. Разве не благо?

В пределы вечернего Деггендорфа «Волво» закатилась при свете фар и фонарей. Городишко не поражал — райцентр по советским меркам, но ухоженный.

Внимательно приглядываясь к дорожным знакам — не нарушить бы чего! — Рита затормозила на обочине, где уже почивал маленький «жук» да старенький пикап с трейлером-автодомом.

— Петр Семенович, — серьезно заговорила девушка, — нам надо где-то остановиться. Купить, чего одеть. Поесть по-человечески. Ночевать в машине — не вариант. Здесь так не принято. Первый же полицейский сильно удивится семейке лыжников!

— Да думал я уже об этом, — закряхтел Мишин папа. — Денег-то нам хватит, а вот бумаг… Не предъявлять же наши «серпасто-молоткастые»!

— Это да… — Рита пошарила в бардачке. — Где-то я тут видела… А, вот, — она вытащила потрепанный блокнот и новенькую ручку «БИК». — Сейчас…

Быстро накарябав: «1 доллар», девушка вырвала листок, и протянула Лидии Васильевне.

— Смотрите, у меня доллар есть!

Ритино сердце колотилось и замирало, но Мишина мама с любопытством рассматривала «купюру».

— Ух, ты… — затянула Настя. — Дай глянуть!

— А и правда, зеленый… — хмыкнула свекровь. — Надо же…

— Получилось! — выдохнула Рита. — Лидия Васильевна, это фокус был! Меня Миша научил кой-чему… Видите?

Женщина с изумлением повертела в пальцах мятый листок.

— Ну, ничего себе! Как ты это делаешь?

— Как Вольф Мессинг! — нервно хихикнула невестка. — Сейчас я вам удостоверения личности нарисую… Нет, лучше вы, Петр Семенович! Надо на немецком…

— А выйдет? — поинтересовался глава семьи, входя в азарт.

— Не знаю… Но надо попробовать!

— Если что, убежим! — энергично высказалась Лидия Васильевна.

По всей видимости, семью Гариных настолько вышибло из обыденности, что уровень удивления вплотную приблизился к усталому безразличию.

— Держите! — Петр Семенович раздал «паспорта». — Буду Гансом Мюллером… Лида, побудешь Эммой. Ты, Настя, теперь Агнета…

— Йа!

— А я, — Рита заглянула в листок, — Эльза! Поехали, там вывеска светилась — «Эконо-мотель»…

Седая, но моложавая и энергичная немка за стойкой улыбалась и кивала все время. Старательно записала Мюллеров в талмуд с разграфленными страницами, и выдала ключ от большого семейного номера. Марки Петр Семенович отсчитал настоящие, а не рисованные…

— «Семнадцатый»… — пробормотал он тихонько, оглядывая длинный коридор с лакированными дверями по обе стороны. — А, вот же он…

Щелкнул замок, Мюллеры-Гарины ввалились к себе. Лидия-Эмма обессиленно присела на одну из двуспальных кроватей, и со стоном повалилась на спину.

— Боже, до чего ж я устала!

— Кто ж знал… — вздохнул «Ганс».

— Нет-нет, Петечка, ты тут ни при чем! И все же хорошо! А как там Миша? Ой, я даже думать об этом боюсь, мне сразу плохо становится!

— Еще немного, еще чуть-чуть… — бормотал Петр Семенович, набирая номер телефона, вычитанный в пухлом справочнике. — Алло! Слышите меня? Да-да! Что? А консул? А-а… С утра?..

— Дайте мне! — Рита решительно отобрала трубку. — Алло! Мы не туристы и не командированные! Соедините меня с дежурным КГБ, или кто он там по должности… Я не хулиганю! Код восемьсот четырнадцать двести… — отбарабанив цифры, девушка с силой добавила: — Наше дело связано с темой «Ностромо». Пожалуйста, свяжитесь с генерал-лейтенантом Ивановым или с председателем КГБ! Кто там сейчас у вас? Цвигун? Вот с ним. Если, конечно, хотите получить благодарность, а не выговор с занесением! Хорошо, перезвоним ровно через час. Ауф видерзеен!

Девушка не сразу попала трубкой на рычажки — ее била дрожь. Лидия Васильевна мигом подсела, обняла невестушку, и на долгую минуту застыла тишина.

— Распсиховалась совсем… — смущенно улыбнулась Рита. — Чуть не обматерила того посольского, или кто он там…

Тут и Петр Семенович подсел, а Настя залезла на кровать и обняла старшую подругу со спины.

— Так… Всё будет хорошо! — девичий голосок взвился молитвой.

— А теперь… — вытолкнула Гарина-старшая. — Рассказывай!

Рита ничуть не удивилась, кивнула только, прекрасно разумея, что велел дрожащий от волнения голос «любимой свекрови».

— Никакой Миша не террорист, а целитель! — отчаянно выпалила она.

Гарин-старший присвистнул.

— Вон оно что… — затянул он. — В деда пошел!

А невестку будто сывороткой правды укололи — она говорила и говорила, открывала родне неизвестные ей героические страницы из биографии сына и брата, ловко перелистывая те, знать которые близким не дозволено.

Когда Рита смолкла, в номере долго было слышно лишь дыхание. А потом Настя за ее спиной длинно вздохнула, и пробормотала очарованно:

— Я теперь Мишечку еще больше люблю!

Гарины вольно рассмеялись, и обняли друг друга, словно притянутые силой взаимной приязни.

Воскресенье, 29 января. Утро

Московская область, Малаховка

Заснуть, как обычно, не выходило — нервы разгулялись, мысли лезли в голову… Пришлось организму приказать спать.

Ночь прошла спокойно. Шептались у Наташки, шептались Маша с Женькой — мы им постелили в гостиной. Шептались Аля с Тимошей — я уступил девчонкам нашу с Ритой кровать, а сам прикорнул рядом, на диване. Но мне никто не мешал совершенно — тело четко и дисциплинированно выполняло приказ. Дрыхло.

Мне даже сон приснился, хоть и наведенный. Всё те же скалы чернели, отражая зловещее красное свечение, всё те же багровые тучи неслись по ночному небу, только голос добавился.

Громыхая низкими частотами, раскатилось: «Покорись!»

Мой ответ, не лишенный дворового изящества, звучал не менее лапидарно: «Сдохни!»

Встал я ровно в семь — и технично ушел, оставив «Ижика» у подъезда. Конечно, с Женькой было бы спокойней, а если с ним что-нибудь случится? Оставить сиротой еще нерожденное дитя? Сделать незамужнюю Машу вдовой? Нет уж, лучше одному…

До Малаховки добрался на электричке. Немногие попутчики обогнали меня, спеша домой или в гости, а я неторопливо шагал к той самой даче, почти подкрадываясь к приличному загородному дому с мансардой. Бродили во мне неосознанные опасения, тревожа и подстегивая пульс.

Устав кружить, я направился к даче, шагая так, чтобы пореже мелькать между стволов сосен и елок. Тихонько отворив калитку, прошел во двор — дорожка, мощеная кирпичом, была очищена от снега, неся следы небрежной метлы.

Аидже был «дома» — темная энергия давила на мозг, угнетая сознание. Даже обычный человек, проходя мимо, ощутил бы этот недобрый натиск, гасивший радость и отбиравший надежду.

…Индеец не спустился с крылечка, а вышел из-за дома, глядя серьезно и пристально, словно пытаясь разобраться в том, что открывалось ему.

— Здравствуй, Миха, — выговорил он на хорошем русском, не притворяясь больше неграмотным туземцем. — Поздравляю — ты проиграл.

Не вступая в глупый спор, я уточнил:

— Ламу ты использовал?

Аидже кивнул.

— Тсеван слишком глуп. Да и какой с него лама? Еще будучи простым монахом, он обрел великую силу — и решил, что этого достаточно для священства. Я подговорил Римпоче слегка приоткрыться, чтобы заманить тебя в ловушку… Прикидываешь свои возможности? — он снисходительно усмехнулся, и резко сжал кулак, словно поймав муху. — Хоп! Взял твою мысль! Зря… Зря ты бесишься. бледнолицый…

— А краснокожему разве не унизительно работать на белого богатея? — сощурился я. — Зачем ты убил моего наставника? Ты ведь даже скальпов не снимаешь, чтобы украсить свой вигвам, или что вы там строите на Гуапоре…

— Ты слишком много знаешь, — от Аидже дохнуло холодом, — и слишком много говоришь!